ЛЕКЦИЯ XVIII

1917 ГОД В КОНТЕКСТЕ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ: ФЕВРАЛЬ

«1917... Нет, даже в Октябре, определившем «наш социалисти­ческий выбор», мы отнюдь не впервые сбились на своем извечном «пути к человечеству». Да, Великий Октябрь тысячекратно усугубил наши трудности. Но, явившись причиной многих трагических явлений нашего бытия, он, в свою очередь, тоже был лишь следствием — следствием патриархальщины и тоталитаризма, этих арха­ичных российских структур, по которому так тоскуют и нынешние новоявленные патриоты. То есть: я хочу сказать, что большевизму ленинскому предшествовал большевизм народный. Именно этот последний стал основой невиданного массового насилия. Именно он же продолжает оставаться и сегодня основой для сохранения у нас авторитарных властных структур»'. Характер этого высказывания Ю. Афанасьева о Великой Октябрьской революции довольно типичен для настоящего времени, когда Россия в 1917 г. представ­ляется то в образе витязя на распутье, то в образе заплутавшего путника. Это заметно даже по названиям статей: «Была ли альтернатива Октябрю?», «Октябрь: мифы и реальность», «Нужно ли было идти от Февраля к Октябрю», «Октябрьская революция: главное событие XX в. или трагическая ошибка» и т.д. Но очень часто анализ ограничивается рамками событий 1917 г., а дальнейшая история рассматривается или только как результат преступной деятельности большевиков, или как продвижение от победы к победе. Если же обращаются к дооктябрьскому периоду российской истории, то подбор и характеристика фактов определяются исходными идеологическими установками авторов. Если автор положительно относится к Великой Октябрьской революции — значит, в дореволюционной России все было плохо, если для него Октябрь — всего лишь трагедия народа и преступление большевиков, то вся преды­дущая история приобретает розовый оттенок, а последующая — исключительно черный.

' Афанасьев Ю. Иного не дано//Демократическая Россия. 1990. № 5.

Но объективный научный подход требует отношения к событи­ям до, в течение и после 1917 г. как к естественно-историческому процессу, действительно естественному и действительно историче­скому, не зависящему от воли и желаний отдельных личностей и даже партий. Необходимо отказаться от прокурорского тона, от функций правосудия, совершенно несвойственных исторической науке, которая должна отвечать на вопросы что произошло, когда, каким образом и почему, а не кто и в чем виноват.

1917 год явился одним из ключевых, поворотных моментов в истории нашей страны и надо стремиться к пониманию того, что же произошло в этом году, в чем смысл поворота в российской истории, каково объективное содержание задач, стоявших перед страной. То есть не только и не столько то, что провозглашали политические партии в своих программах и говорили государст­венные и политические деятели, а каковы были коренные потреб­ности очередного этапа в развитии России.

Например, деятели Великой французской революции полагали, что борются за установление справедливого порядка под лозунгом свободы, равенства и братства, а в результате их борьбы получи­лось раннекапиталистическое общество с жесточайшей эксплуата­цией, неравенством и бедностью большинства. Но из этого обще­ства «дикого капитализма», имевшего тем не менее огромный потенциал развития, выросло вполне процветающее общество со­временной Франции.

Необходимо постоянно помнить, что исторический процесс многослоен и многомерен. Обычная жизнь обычных людей, их интересы, настроения, желания, привычки, их образ жизни в це­лом составляют глубинный пласт исторического потока, который в конечном итоге определяет характер любой эпохи и о котором в отношении 1917 г. мы еще очень мало знаем. Это надо учитывать и не сводить историю только к сфере политической жизни, к полю деятельности государства, политических партий и деятелей. Разно­образные слои исторического потока тесно связаны между собой, оказывают влияние друг на друга, но в то же время и достаточно независимы.

После десятилетий господства единственной официальной точ­ки зрения на события 1917 г. в российской историографии воца­рился разнобой. Имеются сторонники старой коммунистической концепции, которая определяла Великую Октябрьскую революцию как именно социалистическую, межформационную революцию, открывшую путь всему миру к социализму и коммунизму. Все со­бытия 1917 г. рассматриваются при этом через призму деятельности большевиков, прежде всего В.И. Ленина. Эта концепция не выдержала проверки жизнью, во многом противоречит конкрет­ным фактам, характерно, что именно настроения, интересы, пси­хология народных масс изучались слабо, более того, искаженной оказалась и история самой партии большевиков в 1917 г.

Некоторые историки (П. Волобуев, А. Бутенко) занимают более умеренные позиции. Они исходят из того, что в октябре 1917 г. произошла все же рабоче-крестьянская, демократическая револю­ция, конечной целью которой был переход от капиталистической формации к социалистической. Социализм не был непосредствен­ной, немедленной задачей революции, а отдаленной, чего не поня­ли большевики.

Сразу же после Октября появилась точка зрения противников большевиков на октябрьские события как на военный переворот большевиков в союзе и при опоре на матросов и солдат. Сейчас эта концепция вновь получила популярность в антикоммунистической среде. Однако взять власть силой штыков еще можно, удержать ее только силой нельзя: для этого нужны намного более солидные факторы, чего не учитывают сторонники такого подхода к событиям Октября.

Давно появилась на Западе (3. Бжезинский), а теперь проникла и в Россию точка зрения на Октябрь как на заговор, захват власти кучкой большевистских лидеров. Надо сказать, и этот подход стра­дает упрощенностью в объяснении глубинного поворота российской истории. Довольно распространенным стал подход к Октябрю как к анар­хическому бунту, революции люмпенов, которая отбросила страну назад, сбила с истинного пути к цивилизации.

Всегда во всех революциях люмпенизированные элементы при­нимают участие, и Октябрь не исключение. Но люмпены не в со­стоянии совершить те гигантские сдвиги в историческом развитии, какие произошли в России. Необходимы более глубокие объясне­ния.

В последние годы появилась и укрепляется цивилизационный и социокультурный подходы к российской истории в целом и к Ок­тябрю в частности (Л. Семенникова, В. Булдаков). В рамках этих подходов делаются попытки анализа особенностей российской Цивилизации, Октябрь рассматривается как столкновение разных укладов или типов цивилизаций, существовавших в России, а программы и тактика политических партий анализируются через призму отражения борьбы социально-экономических, культурных укладов.

Экономика России и материальное положение населения в годы войны и революций 1917 г.

Несмотря на довольно значительные успехи в развитии промы­шленности и транспорта, в предвоенные годы экономика России все же была слаборазвитой и неспособной обеспечить нужды ог­ромной страны в период мировой войны. Очень скоро стала ощу­щаться нехватка вооружений, боеприпасов, военного снаряжения, хотя уже в 1916 г. на войну работали 3 846 гражданских предприя­тий, насчитывавших около 1 894 тыс. рабочих, из общего количе­ства 4 698 предприятий с 2 443 тыс. работающих. К концу 1916 г. в военной промышленности было занято 2 115 тыс. рабочих. Резко уменьшилось производство гражданских отраслей, по сравнению с 1913 г. выпуск предметов первой необходимости сократился на 11,2%. Многие предприятия, не связанные с выпуском военной продукции, большинство из них — в пищевкусовой промышлен­ности, закрылись.

Тяжело сказалась война на состоянии сельского хозяйства России. Началось сокращение посевных площадей, за годы войны из деревни было мобилизовано 15 млн. человек, работоспособное муж­ское население сократилось на 40%. Резко уменьшилось производ­ство сельскохозяйственных машин: в 1916 г. — оно составило лишь 25% к уровню 1913 г., а ввоз из-за границы упал наполовину. Почти полностью прекратился импорт минеральных удобрений, а собст­венное производство сильно сократилось. На нужды армии было мобилизовано около 2 млн. лошадей, массовые реквизиции скота на нужды армии привели к быстрому сокращению поголовья. Уменьшился валовой сбор зерна, особенно товарная часть хлеба, что привело к сокращению норм потребления рабочего населения промышленных центров и деревенской бедноты.

Кроме сокращения количества товарного хлеба, причиной про­довольственного кризиса было припрятывание хлеба в спекулятив­ных целях землевладельцами, банками, мукомолами. К тому же крестьяне были не заинтересованы в продаже хлеба, так как не могли купить на деньги необходимые промышленные товары. В результате в 1914—1916 гг. правительственными продовольствен­ными органами было заготовлено примерно половина общего ко­личества товарного хлеба в стране.

К тяжелому положению в промышленности и сельском хозяй­стве скоро добавились транспортные трудности, к концу войны приведшие транспорт к развалу.

Очень быстро распалась финансовая система страны. Нехватка товаров и милитаризация экономики привели к росту денежной эмиссии, т.е. печатанию ничем необеспеченных бумажных денег и тем самым к их обесценению и росту цен (инфляции). Общая го­сударственная задолженность России за годы войны увеличилась на 40 млрд. руб., составив 33% довоенного национального дохода. Один день войны обходился в 50 млн. руб., для их изыскания пра­вительство пошло на усиление косвенных налогов. Количество внутренних бумажных денег достигло 9 млрд. руб. вместо необхо­димых 1,5—2 млрд. руб.

Жизненный уровень трудящихся масс постоянно снижался. Цены на продукты питания и предметы первой необходимости выросли в среднем не менее чем в 3—4 раза и даже в 5 раз, в то же время номинальная заработная плата рабочих Петрограда (а про­мышленность столицы давала в 1916 г. 70% вооружений и военного снаряжения) увеличилась лишь в 2 раза. Следовательно, реальная заработная плата основной массы питерских рабочих к февралю 1917 г. упала не менее чем на '/з и составляла 65—70% довоенной.

Дороговизна и нехватка продовольствия стали ощущаться в Петрограде уже в конце 1914 г. В это время по сравнению с дово­енным периодом цены поднялись: на муку ржаную — на 18%, овес — на 24, крупу гречневую — на 51, масло сливочное — на 30, мясо (2-го сорта) — на 20, на соль — на 57%. К'марту 1915 г. цены на рожь выросли на 69,9%, муку ржаную — на 68, на пшено и рис — на 40%.

В январе 1916 г. потребность в важнейших продуктах питания населения Петрограда удовлетворялась в следующих размерах: мука ржаная — 11%, мука пшеничная — 9, сахар — 11, соль — 9% и т.д.

Особенно тяжелое положение сложилось в Петрограде в конце 1916 — начале 1917 гг. С 15 декабря 1916 г. по 15 января 1917 г. общее количество запасов зерновых уменьшилось на 45,9%. В се­редине февраля в столице имелось муки на 20 дней при расходе 1 фунт хлеба в день на человека.

Железная дорога работала с перебоями, например, в феврале 1917 г. ежесуточно в Петроград вагонов с продовольствием посту­пало в 3 раза меньше нормы, при этом много вагонов стояло не­разгруженными. В первой половине февраля 1917 г. был отмечен новый скачок цен.

Правительство пыталось бороться с ростом цен и нехваткой продовольствия. Уже в 1915 г. стали вводиться твердые цены, в середине 1916 г. губернаторы запрещали вывозить хлеб из хлебных губерний, скот — из скотоводческих, лен — из районов льноводст­ва, наряду с запретами появились местные твердые цены, ставшие скоро общероссийскими. Для обеспечения этих мер и заготовки хлеба уже в 1916 г. использовались вооруженные заградительные отряды.

Красочную картину состояния российской экономики нарисо­вал последний министр внутренних дел царского правительства А. Протопопов: «Финансы расстроены, товарообмен нарушен, про­изводительность страны — на громадную убыль... пути сообще­ния — в полном расстройстве... Двоевластие (ставка и министерст­во) на железных дорогах привело к ужасающим беспорядкам... Наборы обезлюдили деревню, остановили землеобрабатывающую промышленность, ощутился громадный недостаток рабочей силы, пополнялось это пленными и наемным трудом персов и китайцев... Общий урожай в России превышал потребность войска и населе­ния; между тем система запретов вывозов — сложная, многоэтаж­ная, реквизиции, коими злоупотребляли, и расстройство вывоза создали местами голод, дороговизну товаров и общее недовольст­во... Многим казалось, что только деревня богата; но товара в де­ревню не шло, и деревня своего хлеба не выпускала. Но и деревня без мужей, братьев, сыновей и даже подростков тоже была несча­стна. Города голодали, торговля была задавлена, постоянно под страхом реквизиций. Единственного пути к установлению цен — конкуренции — не существовало... Таксы развили продажу «из-под полы», получилось «мародерство», не как коренная болезнь, а как проявление недостатка производства и товарообмена... Армия ус­тала, недостатки всего поразили ее дух, а это не ведет к победе»'.

После Февральской революции положение дел в промышлен­ности, сельском хозяйстве и в области продовольствия не измени­лось к лучшему, а даже ухудшилось. Закрылись сотни предприя­тий, в 2 раза выросла безработица. Курс рубля на Лондонской бирже упал с 56,2 коп. в феврале 1917 г. до 27,3 коп. в сентябре. Покупательная сила российского рубля внутри страны упала за это время с 27 до 7 коп. Количество бумажных денег после Февраля выросло вдвое. Если в 1914 г. золотой фонд Госбанка давал 98% покрытия бумажно-денежного обращения, то на 1 октября 1917 г. покрывал только 7% бумажных денег. Бумажные деньги, знамени­тые «керенки», выпускались без номеров, целыми лентами и настолько наводнили страну и обесценились, что расчеты произ­водились не на дензнаки, а на вес бумаги, на которой были напе­чатаны «керенки».

Торгово-промышленные круги проводили вполне сознательную политику развала экономики с целью удушения революции. Об этом свидетельствует американский журналист Джон Рид: «Спекулянты

Милюков П.Н. Воспоминания. Т. 2. М., 1990. С. 222.

пользовались всеобщей разрухой, наживали колоссальные состояния и растрачивали их на неслыханное мотовство или под­куп должностных лиц. Они прятали продовольствие и топливо или тайно переправляли их в Швецию. В первые четыре месяца рево­люции, например, из петроградских городских складов почти от­крыто расхищались продовольственные запасы, так что имевший­ся двухгодовой запас зернового хлеба сократился до такой степени, что его оказалось недостаточно для пропитания города в течение одного месяца»'.

Постоянно ухудшалось положение с продовольствием, им не могли снабдить в достаточном количестве даже фронт: из 122 со­ставов подавалось не более 20. В августе 1917 г. для армии загото­вили лишь 28% запланированного количества хлеба, а для населе­ния — 40—43, в сентябре армия получила еще меньше — 26%.

Заготовки в феврале-октябре не достигли и половины (48%) потребности страны. Заготовки хлеба в августе-октябре составили лишь 33,5% установленного задания.

Все время росли цены, в том числе и твердые, определяемые правительством. Первый раз они были официально повышены в марте 1917 г. (в среднем на 60—70% по сравнению с ценами осени 1916 г.). А в конце августа твердые цены были повышены в 2 раза. Это вызвало резкий рост недовольства населения.

Обзор продовольственного положения на местах с 21 сентября по 6 октября, подготовленный Министерством продовольствия, свидетельствует, что из 40 указанных в обзоре губерний и районов страны в 36 отмечены волнения населения, вызванные ростом цен, уменьшением или отсутствием подвоза хлеба к закупочным пунк­там.

Уже 25 марта 1917 г. Временное правительство было вынуждено пойти на чрезвычайную меру — были приняты закон о хлебной монополии и Временное положение о местных продовольствен­ных органах. Этот закон был враждебно встречен торгово-промыш­ленными кругами, против него выступал и министр финансов М. Терещенко.

5 мая 1917 г. было образовано Министерство продовольствия, но хлебная монополия была фактически сорвана. Делегаты II Все­российского торгово-промышленного съезда 3 августа 1917 г. осу­дили хлебную монополию как «меру антигосударственную», при­ведшую к ухудшению продовольственного положения в стране. Были и другие подобные требования ликвидации хлебной монопо­лии, перехода к свободной торговле и повышения твердых цен.

' Рид Д. Десять дней, которые потрясли мир. М., 1987. С. 28.

И Временное правительство постоянно шло на уступки. Это про­исходило не случайно. В проекте правительственной декларации по экономическим вопросам 8 июня 1917 г. говорилось: «...Личная инициатива и частная собственность остаются непоколебимыми, но должны стать в подчиненное положение к общему интересу». Журнал «Продовольствие и снабжение» (1917, № 1) писал: «Взять в руки все производство, обмен и урегулировать распределение не может наша новая власть по той простой причине, что такая рево­люция народного хозяйства возможна лишь при уничтожении все­го капиталистического строя. А время окончательного уничтоже­ния его не наступило»'.

Другими словами, ближайшие, непосредственные, шкурные интересы буржуазии и торговцев оказались для них выше не толь­ко общенародных, общегосударственных, но и своих коренных интересов. Главной объективной задачей российской буржуазии в 1917 г. было укрепление своих позиций во главе государства: ради этого она жертвовала.и частью своих прибылей и временно посту­палась принципами. Но корысть оказалась превыше всего, хлебная монополия и регулирование народного хозяйства в целом оказа­лись сорванными, а рыночные механизмы регулирования эконо­мики разрушены еще раньше, и в результате волной народного недовольства была сметена и сама буржуазия.

Февральская революция. Классы и партии после Февраля

Для выявления причин Февральской революции к экономичес­кому и продовольственному кризисам необходимо добавить пора­жения на фронте, растущее недовольство солдат, не желавших и далее проливать кровь за чужие интересы, полную неспособность самодержавия справиться с кризисами, потерю им способности управлять страной, распутинщину, министерскую чехарду и т.д. Если в 1916 г. по всей стране прошло 243 политические забастовки, то за первые два месяца 1917 г. — 1140.

Новая мощная волна стачек и демонстраций, начавшаяся в Международный женский день (23 февраля по ст. стилю), после перехода солдат на сторону народа привела к победе революции и свержению самодержавия.

Столь быстрой и решительной победы революции не ожидали лидеры ни буржуазных, ни социалистических партий и оказались к ней не готовы. Это видно из того, как образовались Временное правительство и Советы.

'ЛейберовИ.П., Рудаченко С.Д. Революция и хлеб. М., 1990. С. 101.

Накануне свержения царь распустил Государственную думу. Депутаты Думы, несмотря на мощное народное движение, побоя­лись ослушаться царя и собрались всего лишь на частное совеща­ние. Затем в ночь с 27 на 28 февраля был образован Временный комитет Государственной думы, и после переговоров представите­лей Исполкома Петроградского Совета с Временным комитетом Думы было образовано Временное правительство. В первый бур­жуазный состав Временного правительства вошли: председатель и министр внутренних дел — князь Г.Е. Львов (беспартийный, близ­кий к кадетам), министр иностранных дел — кадет П.Н. Милюков, военный и морской министр — октябрист А.И. Гучков, министр путей сообщения — кадет Н.В. Некрасов, министр торговли и про­мышленности — прогрессист А.И. Коновалов, министр финан­сов— капиталист-миллионер М.И. Терещенко, министр просве­щения — кадет А.А. Мануйлов, обер-прокурор святейшего Синода— В.Н. Львов, министр земледелия — кадет А.И. Шингарев, министр юстиции — трудовик (вскоре объявил себя эсером) А.Ф. Керенский, государственный контролер — октябрист И.В. Годнев.

Еще в годы войны в буржуазных и интеллигентских кругах воз­никла идея «министерства доверия», которое стало главным лозун­гом прогрессивного блока в Государственной думе. Широко обсуж­дались и даже были опубликованы списки кандидатов в это «министерство доверия». П.Н. Милюков в воспоминаниях приво­дит три варианта, очень близких друг другу, на основе которых потом образовался первый состав Временного правительства. В этом причина его быстрого формирования, а не в происках ма­сонов.

Днем 27 февраля по инициативе рабочих был создан Времен­ный исполнительный комитет Совета рабочих депутатов, вечером состоялось первое заседание Совета, на котором присутствовали представители заводов и воинских частей. На нем был образован исполком из 15 человек, 13 из них были меньшевики и эсеры и 2 большевика. Образование Совета и исполкома происходило сти­хийно, как вспоминал А.Ф. Керенский, «методом кооптации», в Таврическом дворце, где заседала Дума, и думские лидеры мень­шевиков и эсеров тем самым получили возможность активно воз­действовать на создание Совета.

Февральская революция внесла в политическую картину Рос­сии большие изменения. Исчезли черносотенные партии и орга­низации. Кадеты из оппозиции превратились в правящую партию, «поправели» эсеры и меньшевики, заняв центристскую позицию, левый фланг занимали большевики. После Февраля выросло число организаций кадетской партии, на конец мая их было 183, а к осени — не менее 370. Численность партии определяется советскими учеными примерно в 70 тыс. че­ловек.

Кадеты ставили своей целью добиваться основных гражданских свобод для всего населения страны: введения правового строя, парламентской системы, 8-часового рабочего дня, свободы проф­союзов, распределения среди крестьян монастырской и государст­венной земли, а также помещичьей, но за выкуп, твердо отстаива­ли принцип частной собственности. Кадеты всегда поддерживали вступление России в войну и выступали за ее продолжение и после Февральской революции.

Кадеты были сторонниками конституционной монархии и в дни Февральской революции попытались спасти династию путем пере­дачи короны сыну или брату Николая II.

Но антимонархические настроения среди солдат и рабочих были столь сильны, что кадетам пришлось очень быстро отказаться от попыток сохранить монархию и на VII съезде (25—27 марта) объ­явить себя республиканцами. Временное правительство действи­тельно не дожило до Учредительного собрания, но не потому, что монарх не был оставлен на престоле. Кадеты были ведущей силой в правительстве, а они уже на VII съезде твердо взяли курс на про­должение войны, отказались от немедленного введения 8-часового рабочего дня, решение земельного вопроса отложили до созыва Учредительного собрания. Тем самым кадеты предопределили судь­бу Временного правительства, так как правительство, не желающее ни в какой мере удовлетворить требования народных масс в 1917 г., долго пользоваться их поддержкой не могло и было обречено.

Эсеры были самой многочисленной из социалистических (да и остальных) партий весной 1917 г. (от 500 тыс. до 1 млн. членов, по разным оценкам). На своем III съезде (25 мая — 4 июня) эсеры поддержали Временное правительство, высказались за продолже­ние войны и решение земельного вопроса на Учредительном со­брании. Но среди эсеров не было единства, и уже в это время вы­делились правое и левое крыло и центр. К осени противоречия усилились и вылились в создание отдельной партии левых эсеров, поддержавшей большевиков в октябре.

В рядах меньшевиков к моменту революции не было единства. не было даже ЦК партии. В ходе революции меньшевизм оконча­тельно распался на ряд течений — от правых, открытых оборонцев (группа Г. Плеханова «Единство») до левых и интернационалистов во главе с Ю. Мартовым. Но все меньшевики считали социалистическую революцию преждевременной, выступали за парламент­скую республику, конфискацию всей земли (кроме мелких частных владений) и ее передачу органам местного самоуправления.

В вопросе о войне меньшевики и эсеры стояли на позиции «ре­волюционного оборончества», т.е. ее продолжения для защиты ре­волюции. Они боялись, что в случае выхода России из войны Гер­мания победит страны Антанты и затем разгромит Россию с ее революцией. Но в то же время меньшевики и эсеры выступали против захвата чужих территорий и получения контрибуций с побежденных, т.е. за демократический мир.

Наиболее революционно и радикально, даже экстремистски, настроенной партией в 1917 г. были большевики. К Февральской революции это была не самая многочисленная партия (около 24 тыс. членов), но самая организованная и сплоченная, с четко определенной программой и тактикой. Ориентация большевиков на работу среди масс, на выдвижение лозунгов, которые отражали самые насущные требования народа, привели к быстрому росту ав­торитета партии и ее рядов. К октябрю партия насчитывала уже 350—400 тыс. человек.

Февральская революция и для большевиков была неожиданной. В первый период, до возвращения В.И. Ленина из эмиграции и Апрельской конференции, руководство большевиков исходило из буржуазного характера революции и необходимости ее развития в интересах рабочего класса и крестьянства. В настоящее время ино­гда можно встретить обвинения в адрес И.В. Сталина и Л.Б. Каме­нева в ошибочной линии, выразившейся в неопределенном отно­шении к Временному правительству, в примирительном отношении к меньшевикам и эсерам. Но это была точка зрения по крайней мере большинства партии.

Поэтому-то ленинские Апрельские тезисы с призывами: ника­кой поддержки Временному правительству, никакого союза с мень­шевиками и эсерами, вся власть Советам и идеей перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую были столь неожиданными для всех.

В.И. Ленин, определив своеобразие текущего момента в пере­ходе от одного этапа революции к другому, который даст власть в руки рабочих и беднейших крестьян, в наличии полной политиче­ской свободы в стране, отсутствии насилия над массами и довер­чивом отношении этих масс к буржуазному Временному прави­тельству, поставил задачу добиваться перехода власти к Советам и разоблачать Временное правительство как неспособное удовлетво­рить интересы народа. В экономической области В.И. Ленин вы­двинул следующие требования: конфискация всех помещичьих земель, национализация всех земель в стране, распоряжение землей местными Советами батрацких и крестьянских депутатов, созда­ние из каждого крупного имения (в размере от 100 до 300 десятин по местным условиям) образцового хозяйства под контролем бат­рацких депутатов и на общественный счет, слияние всех банков в один общенациональный и контроль над ним со стороны Советов, переход к контролю со стороны Советов за общественным произ­водством и распределением продуктов.

Как видим, это не программа совершения социалистической революции и проведения социалистических преобразований после взятия пролетариатом власти в свои руки. Это программа спасения России от глобальной экономической, политической и социаль­ной катастрофы. Сущность этой программы сводится к выходу из войны любой ценой, вплоть до сепаратного мира, удовлетворение самых острых требований народа для успокоения разбушевавшей­ся стихии. Другими словами, это политика государственного регу­лирования экономики страны в условиях острого кризиса. Многие из методов этой политики использовались и в других странах (в Гер­мании в первой мировой войне, в Англии Ллойд-Джорджем после первой мировой войны, в США Ф. Рузвельтом в 1930-е годы и т.д.). Характерными чертами этой политики являются создание государ­ственной собственности на средства производства, механизма мощ­ного влияния государства на экономику, использование планиро­вания, осуществление социальных программ и т.д.

Заметим, что в целом лозунги большевиков отражали интересы народа и поэтому получили огромную поддержку с его стороны. Но уже в Апрельских тезисах В.И. Ленин вновь повторяет свою идею создания общественных хозяйств на базе имений и демонст­рирует подозрительность и даже страх по отношению к крестьян­ству. Это не могло понравиться ни крестьянам, ни фермерам, жаж­давшим землю для раздела между собой.

Как до Апрельской конференции, так и на ней и после нее сре­ди большевиков имелась умеренная часть во главе с Л. Б. Камене­вым, которая выступала за сотрудничество с другими социалисти­ческими партиями, осенью критиковала идею немедленного вооруженного восстания и т.д. Но эти разногласия и споры не ос­лабляли большевиков, наоборот, они позволяли точнее определять положение в стране, изменения в настроениях рабочих, солдатских и крестьянских масс и принимать верные решения. Так было в партии большевиков не всегда, но в 1917 г. согласие было, что и помогло большевикам прийти к власти.

Нельзя сказать, что лидеры меньшевиков и эсеров не знали, что необходимо делать, или не видели справедливости многих ленинских идей. В период правительственного кризиса в июле минист­ры-социалисты выдвинули «общие принципы» — основы полити­ческой платформы новой коалиции. Эти принципы были сформу­лированы на основе решений I Всероссийского съезда Советов и включены в Декларацию принципов. Декларация обязывала пра­вительство уже в течение августа созвать союзную конференцию для выработки предложений о мире, провести выборы в Учреди­тельное собрание 7 сентября, признавалась необходимость скорей­шего проведения реформы местного управления. Правительство обязывалось выработать общий план организации народного хо­зяйства, немедленно принять трудовое законодательство и подго­товить для Учредительного собрания проект земельной реформы, предусматривающий передачу земли крестьянам.

Для осуществления этих принципов требовались не только лич­ное мужество и решимость, но и поддержка широких социальных слоев. Но буржуазия отвергла эти принципы, а искать поддержки у рабочих и крестьян для меньшевиков и эсеров означало брать курс на социалистическую революцию, которая, по их мнению, была в России преждевременной.

Кадеты, эсеры и меньшевики хотели провести насущные пре­образования в России цивилизованно, по-европейски, в рамках законности. Они не учитывали российских условий, разгула стра­стей, анархии, неуважения к любому закону, которые получили массовое распространение по России уже с марта 1917 г. Ф.И. Ша­ляпин вспоминал о Петрограде в марте 1917 г.: «Достаточно было выйти на Невский проспект, чтобы сразу почувствовать, как бе­зумно бушует в народе анархическая стихия. Я видел, как солдаты злобно срывали со стен какие-то афиши, которые упорно наклеи­вали другие «граждане», и как из-за этого в разномыслящей улич­ной толпе возникали кровавые драки»'.

Уже весной напуганный обыватель затосковал по старым по­рядкам: «Устройте порядок, душа исстрадалась. Армия ваша убива­ет и грабит своих, милиционеры ваши — убийцы и грабители. Дайте власть, пустите немца, и вся сволочь угомонится, тоска и мрак кругом, у меня нет партии, я хочу порядка». Другие предлагали выбрать военного диктатора, а после июльских событий обыватель требует уже «обуздать демонстрантов выстрелами и побольше ра­нить и даже убить, сорную траву с поля вон... Без жертв мы не будем иметь покоя, а только отсрочку и воображаемый покой»².

' Думчева Н. Кончилось ваше время... М., 1990. С. 51.

Соболев Г. Письма из 1917 года//0ктябрь 1917: величайшее событие века или социальная катастрофа. М., 1991. С. 230.

Уже в марте 1917 г. начались самовольные захваты земли крес­тьянами. В Саранском уезде, например, крестьяне потребовали у помещицы расписку, что она отдает им всю свою землю — свыше 1500 десятин — «бесплатно и навсегда», в обмен пообещали, что она будет иметь «до самой смерти право спокойно проживать в усадьбе».

17 марта помещик из Уфимской губернии телеграфировал Вре­менному правительству: «Имение мое разгромлено, хлебные, съе­стные запасы, семена, породистые лошади, скот, свиней, птиц, машины, орудия, все имущество разграбили, строения сожгли. Убытки громадные».

В июле на заседании Главного земельного комитета делегат от Пензенской губернии доложил, что местные крестьяне на практи­ке осуществляют принцип социализации земли, захватывая и на­резая землю в таком количестве, в каком могут самостоятельно ее обработать. Делегат от Полтавской губернии объявил, что кресть­яне требуют социализации земли: «Для меня ясно, что для того, чтобы избежать захватов земельной собственности, правительству надо подготовить закон об аренде земли, о запрещении ее покупки и продажи и о сохранении лесов»'.

Осенью крестьянское движение за землю только усилилось и крестьяне Временному правительству уже абсолютно не верили.

К экономическому и политическому кризисам добавлялись рост антивоенных настроений, особенно с лета, и развал армии и фрон­та. Красочную картину того, что происходило на фронте в течение 1917 г., рисует А. Деникин в «Очерках русской смуты». Уже после Февраля резко снизилась дисциплина, создание солдатских коми­тетов, появление агитаторов различных партий, учреждение инсти­тута комиссаров Временного правительства размывали единонача­лие и порождали неразбериху. Особенно ухудшилось положение летом во время и после неудачного наступления. Солдаты отказы­вались выходить на позиции, с трудом можно было уговорить за­нять оборону, а в наступление шли уже тем более немногие. К тому же не хватало продовольствия, оружия, снаряжения. Можно не соглашаться с А. Деникиным в объяснении причин развала армии, но картина этого развала точная, и такая армия воевать не могла. В этих условиях антивоенная агитация большевиков падала на бла­годатную почву.

Рост антивоенных настроений виден и в письмах 1917 г., начи­ная с лета. Часто встречается всего лишь одна фраза: «Товарищи, нам надо во что бы то ни стало кончать войну». Анонимный автор

' Рабинович А. Большивики приходят к власти. М., 1989. С. 31—32.

из Петрограда: «Ни к чему мне эта свобода, да будет она проклята с вами вместе, если мне приходится целую неделю обходиться без хлеба и голодному ложиться спать». Солдат 318-го Черноярского стрелкового полка: «Если не будет в скором времени мира, какого бы то ни было, то лопнет вся ваша свобода»'.

К осени настроение солдат становится еще более решительным и они уже не просят мира, а требуют, а иначе «дело дойдет до того, что солдаты бросят держать фронт и пойдут с оружием в руках на Петроград». Солдат 3-го Кавказского корпуса: «Честно и справед­ливо вам говорим, что нет силы, и вперед мы не пойдем, а скорее оборотимся и пойдем с оружием на буржуазию, потому что они хотят последних нас погубить, чтобы им легче было бороться с оставшимися нашими женами и детьми». Еще решительнее преду­преждение из 5-й армии: «Если до конца октября не будет миру, то солдаты придут в Петроград и переколют все Временное прави­тельство»².

А вот зарисовки Д. Рида с одного из митингов. Солдат говорит:

«Укажите мне, за что я сражаюсь. За Константинополь или за сво­бодную Россию? За демократию или капиталистические захваты? Если мне докажут, что я защищаю революцию, то я пойду и буду драться, и меня не придется подгонять расстрелами».

Но Временное правительство не могло ни того ни другого. Вот красноречивое свидетельство Экономического отдела ЦИК Сове­тов от 7 сентября (большинство в нем — эсеры и меньшевики);

«Экономотдел ЦИК, ввиду угрожающего экономического положе­ния страны, считает необходимым констатировать, что к проведе­нию той экономической политики, которая намечена была в целях спасения страны Всероссийским съездом Советов Р. и С. Д. и объ­единенной демократией в Государственном Московском совеща­нии, Правительство в общем и целом до сих пор не приступало, а в некоторых чрезвычайно существенных пунктах деятельность Правительства шла вразрез с намеченной революционной демо­кратией платформой»³.

А так оценивали положение в России в августе 1917 г. деятели того времени. А.Ф. Керенский: «А положение, граждане, очень тяжелое... Я хотел бы найти какие-то новые нечеловеческие слова, чтобы передать вам весь трепет, весь ужас, который охватывает каждого из нас, когда мы видим все до самого конца, видим во все стороны и понимаем, что опасность и там, и здесь».

' Соболев Г. Письма из 1917 года//0ктябрь 1917: величайшее событие века или социальная катастрофа. М., 1991. С. 232.

² Там же. С. 233.

'Лейберов И.П„ Рудаченко С.Д. Революция и хлеб. М., 1990. С. 103.

Авксентьев (эсер, министр внутренних дел): «Мы можем оха­рактеризовать внутреннее положение России как положение раз­вала, распыленности власти, распыленности воли, групповых уст­ремлений, где часто царствуют частные интересы, которые... не ставят во главу угла общих интересов и которые полагают, что они преследуют действительные цели, когда на самом деле преследуют лишь мираж»'.

Н. Бердяев спустя 20 лет подводил итог деятельности Времен­ного правительства: «Временное правительство возложило свои надежды на Учредительное собрание, идее которого было доктри­нерски предано, оно в атмосфере разложения, хаоса и анархии хотело из благородного чувства продолжать войну до победного конца, в то время как солдаты готовы были бежать с фронта и превратить войну национальную в войну социальную. Положение Временного правительства было настолько тяжелым и безысход­ным, что вряд ли можно его строго судить и обвинять. А.Ф. Керен­ский был лишь человеком революции ее первой стадии. Никогда в стихии революции, и особенно революции, созданной войной, не могут торжествовать люди умеренных, либеральных, гуманитарных принципов. Принципы демократии годны для мирной жизни, да и то не всегда, а не для революционной эпохи. В революционную эпоху побеждают люди крайних принципов, люди, склонные и способные к диктатуре. Только диктатура могла остановить про­цесс окончательного разложения и торжества хаоса и анархии;

Нужно было взбунтовавшимся массам дать лозунги, во имя кото­рых эти массы согласились бы организоваться и дисциплиниро­ваться, нужны были бы заражающие символы. В этот момент большевизм, давно подготовленный В.И. Лениным, оказался един­ственной силой, которая, с одной стороны, могла докончить раз­ложение старого и, с другой стороны, организовать новое»².

И не удивительно, что в такой обстановке даже столь рьяный поборник европейской демократии и порядка, как П. Милюков, к лету 1917г. пришел к выводу, что «спасти Россию от анархии может лишь военная диктатура».

И это были не только слова. В течение июля и августа кадеты вместе с контрреволюционными военными готовили военный пе­реворот, избрав на роль военного диктатора генерала Л.Г. Корни­лова.

Но не только кадеты и правые видели слабость Временного правительства, рост анархии в стране и готовились к наведению

' Армеев Р. Заговор контрреволюции//Известия. 1987. 30 августа. ² Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 114.

порядка. Другой реальной силой стали большевики, опиравшиеся на рабочих, крестьян и солдат. ЦК большевиков получал массу сообщений от местных партийных комитетов о том, что усталость, отчаяние масс и намечавшийся на этой почве уклон к анархизму, проявляющийся «в дикой злобе, которая в каждую минуту может вызвать неслыханно дикие выступления», что в провинции народ «бурлит», что ему уже «невтерпеж», что «масса левеет по-анархистски». А саратовские большевики прямо предостерегали: «Если мы не хотим, чтобы поднялось стихийное движение, обреченное, быть может, на неудачу, мы должны стать во главе его».

Не случайны предостережения В.И. Ленина об опасности раз­гула анархических страстей. Он отмечал «сосредоточенно-отчаян­ное настроение широких масс, которые чувствуют, что полумерами ничего теперь спасти нельзя, что «повлиять» никак не повлияешь, что голодные «разнесут все, размозжат все даже по-анархически», если не сумеют руководить ими в решительном бое большевики»'.

И не случайно специальный раздел главы посвящен описанию экономического и финансового положения и продовольственного кризиса в России накануне и в 1917 г., ибо не желания, программы политических деятелей и партий, а «ход событий, — говорил В.И. Ленин, — разруха жизни, голод — вот что двигает револю­цию»². Ход событий 1917 г., холод и голод, разочарование в прави­тельстве привели к тому, что, как предупреждал В.И. Ленин, «волна настоящей анархии может стать сильнее, чем лш»³.

И в подтверждение этих слов В.И. Ленина несколько свиде­тельств о положении в стране из газеты «Известия» октября 1917 г., газеты, которая была тогда меньшевистской. 1 октября 1917 г.: «Все расклеивается, все идет под гору: падает снабжение, падает произ­водство, ничего нельзя достать ни за какие деньги. Рабочие чувст­вуют, что почва колеблется под ними». 5 октября в передовой ста­тье утверждалось: «Мы видим резкое полевение масс, которое товарищи большевики хотят собрать в свои житницы». Народ вы­ступает «за устранение основных источников нашего бедствия:

1) войны, 2) экономической разрухи и 3) временного порядка уп­равления, которое никогда не приобретет и по существу не может иметь авторитета власти народной и сильной». 14 октября, передо­вая статья «На волоске»: «Неприятельские войска задерживаются в своем наступлении разве только погодой и собственной неспособ­ностью к большим переходам». «Анархия и погромы возрастают и

1 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 413.

² Там же. Т. 31. С. 379.

³ Там же. Т. 34. С. 340.

грозят перейти в невиданное еще в истории господство прямых разбойников — состояние, которому не придумано еще имени» «России грозит государственный распад». «Учредительное собра­ние, на которое возлагалось столько надежд, срывается самим на­селением, относящимся к этому огромной важности делу с очевид­ным равнодушием». «У нас все находится на волоске от смерти: на волоске висит продовольствие, транспорт, финансы, промышлен­ность, армия, флот, Петроград: Временное правительство и Учре­дительное собрание — все решительно». Передовая статья от 3 октября называлась «Волна погромов», в ней подводился итог многих публикаций: «Ежедневно газетные листы приносят длинную вереницу известий о погромах. Громят в городах и деревнях. Громят лавки и помещичьи амбары. Жгут, гра­бят и насилуют. Эти безобразные погромы возникают на почве неудовлетворенности народных масс своим положением; не при­шел мир так скоро, как его ждали; не стал дешевле хлеб; по-преж­нему нет одежды, обуви, земледельческих орудий»'.

И В.И. Ленин так определял историческую альтернативу осе­нью 1917 г.: «...Выхода нет, объективно нет, не может быть, кроме диктатуры корниловцев или диктатуры пролетариата...»².

 1 Лацис О. Перечитывая «Известия» за октябрь 1917 года//Известия. 1991. 2 ноября.

²Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 406.

Следующая лекция

Словарь