Новые явления в российской действительности, наметившиеся уже в последние десятилетия XVIII в., — вольнонаемный труд, втягивание России в европейские рыночные связи и начало складывания внутреннего рынка в экономике, распространение про­свещения, изменения в мышлении и поведении пока еще только верхних слоев общества, проникновение в Россию идей естествен­ного равенства всех людей, рост и усложнение государственного аппарата — все это требовало серьезных изменений в политичес­кой и социальной сферах. Можно по-разному относиться к лично­сти и государственной деятельности Павла I в период его краткого правления, но, даже признавая некоторые положительные момен­ты в его замыслах и поступках, следует сказать, что размышления о том, как Павел I служил своему Отечеству, как «подтягивал дис­циплину», невольно рождали мысль не только о необходимости его свержения, но и об ограничении самодержавия законами и кон­ституционными учреждениями.

Проекты преобразований политической системы России и по­пытки их осуществления начинаются с первых дней царствования Александра I и продолжаются весь XIX век. Споры о смысле и значении проектов и реформ XIX в. продолжаются до настоящего времени. Что задумывалось верховной властью и что получалось на деле?

Планы и дела Александра I

Александр I воспитывался Екатериной II в духе уважения к за­конам, к людям независимо от их положения. Готовя внука к царствованию, она внушала ему мысль о необходимости заботы о государстве и подданных как главной в деятельности монарха. Огромную роль в формировании личности будущего императора сыграл его воспитатель швейцарец Лагарп.

Оказавшись на престоле в результате убийства своего отца Пав­ла I в ночь с 11 на 12 марта 1801 г., Александр I уже одним изпервых своих указов от 15 марта 1801 г. объявил полную амнистию политическим ссыльным, заключенным в тюрьмах, и эмигрантам, а 2 апреля была ликвидирована и сама Тайная канцелярия, наво­дившая ужас на российских жителей. В это же время было восста­новлено в своих правах около 10—12 тыс. офицеров и чиновников, лишенных их при Павле I по суду и без суда, было отменено запре­щение ввоза книг и нот из-за границы, разрешены частные типо­графии, снят запрет на поездки за границу, восстановлены Жало­ванные грамоты дворянству и городам, запрещено принимать объявления о продаже крестьян без земли.

Все эти меры означали лишь ликвидацию в основном наиболее одиозных распоряжений Павла I, не требовали какой-либо подго­товки и не означали серьезных перемен в существовавшем строе. Но в это же время был создан Непременный совет из 12 сановни­ков, который должен был стать совещательным органом при царе, но особой роли не имел. 5 июня была образована Комиссия для составления законов.

В июне 1801 г. начал работать Негласный комитет в составе молодых друзей Александра I — Строганова, Новосильцева, Чар-торыйского и Кочубея. Задачей комитета было изучение положе­ния дел и реформирование правительственного механизма. В Не­гласном комитете обсуждались проекты разграничения и уточнения полномочий высших государственных учреждений. В результате 8 сентября 1802 г. по проекту этого комитета были учреждены ми­нистерства. В это же время была проведена реформа Сената. При этом идея преобразования Сената в законодательное учреждение (в плане разделения компетенции между верховными органами власти) была отвергнута, и Сенат, по сути, остался органом госу­дарственного надзора над администрацией и высшей судебной инстанцией.

Уже при обсуждении проекта реформы Сената и ее осуществле­нии выявились ограниченность либеральных взглядов Александ­ра I и их абстрактность. Он долго не хотел включать в регламент Сената право представления императору о неправильных действи­ях министров: при первой же практической попытке поставить под контроль даже не его действия, а деятельность его чиновников, Александр I оказал упорное сопротивление этому проекту. Но без четкого разграничения полномочий органов власти, без создания системы взаимного контроля, без предоставления высшим учреж­дениям хоть какой-то независимости и самостоятельности все по­пытки Александра I навести порядок, установить равенство перед законом и прочие либеральные проекты оборачивались пустыми мечтами. Так, в регламенте Сената был также пункт, по которому Сенату предоставлялось право высказывать свои возражения про­тив новых указов, если они не соответствовали законам, были не­ясны по своему смыслу или неудобны по тем или иным соображе­ниям. Но если по представлению Сената в таком указе не делалось изменений, то он оставался в силе. Вскоре представился случай и Сенату реализовать это свое право. По докладу военного министра Александр I определил, что все дворяне унтер-офицерского звания обязаны служить в военной службе 12 лет, что противоречило Жалованной грамоте дворянству, и сенатор граф С. Потоцкий пред­ложил опротестовать этот указ. Это было сделано с ведома самого Александра I, но его реакция на единодушное мнение Сената ока­залась резко отрицательной: Александр I не только оставил указ в силе, но и лишил Сенат этого права.

В 1803 г. М. Сперанский, молодой талантливый чиновник, ко­торого Александр I стал приближать к себе, составил записку, в которой обрисовал всю трудность положения в стране: «В настоя­щем порядке вещей мы не находим самых первых элементов, не­обходимо нужных к составлению монархического управления (под монархическим управлением Сперанский разумел конституцион­ное. — Авт.). В самом деле, каким образом можно основать монар­хическое (т.е. конституционное. — Авт.) управление по образцу, изложенному выше, в стране, где половина населения находится в совершенном рабстве, где сие рабство связано всеми почти частя­ми политического устройства и с воинской системой и где сия система необходима по пространству границ и политическому по­ложению? Каким образом можно основать монархическое управ­ление без государственного закона и без уложения? Каким обра­зом можно постановить государственный закон и уложения без отделения власти законодательной от власти исполнительной? Каким образом отделить власть законодательную без сословия (т.е. учреждения. —- Авт.) независимого, ее составляющего, и без общего мнения, ее поддерживающего? Каким образом составить сословие (т.е. учреждение. — Авт.) независимое без великого и, может быть, опасного превращения (т.е. переворота. — Авт.) всего существующего порядка — с рабством и без просвещения? Каким образом установить общее мнение, сотворить дух народный без сво­боды тиснения (печати)? Каким образом ввести или дозволить сво­боду тиснения без просвещения? Каким образом установить ис­тинную министерскую ответственность там, где отвечать некому и где отвечающий и вопрошающий составляют одно лицо, одну сто­рону? Каким образом без ответственности могут быть охраняемы законы в исполнении? Каким образом может быть обеспечено самое исполнение без просвещения и обилия в исполнителях?..»'.

По мнению М. Сперанского, все эти проблемы необходимо было разрешить, а потом уже вводить конституцию, а пока он предлагал самодержавие сохранить, усилить народное мнение, ко­торое должно влиять на власть, и постепенно вводить новые учреждения, которые бы «приспособляли дух народный» к восприя­тию идеи конституции.

В своей «Записке» Сперанский четко выразил мнение наиболее прогрессивных деятелей того времени. Главным препятствием для введения конституционного строя считалось крепостное право, но отменять его без просвещения считалось опасным, а просветить народ при крепостном праве было нелегко. Получался своего рода заколдованный круг, выйти из которого предполагалось путем дли­тельных и упорных усилий, и первоочередной задачей полагали просвещение. И именно просвещению правительство уделяло мно­го внимания в первое пятилетие XIX в. Были образованы новые университеты, которые пользовались большой автономией, резко увеличены расходы на образование, ослаблена цензура, выделялись субсидии для перевода и издания книг и т.д.

После перерыва в преобразовательной деятельности, вызванно­го войнами 1805 и 1807 гг., Александр I вновь обращается к проек­там и проводит ряд реформ государственного управления в 1810— 1811 гг. Подготовка к ним шла с конца 1808 г. в ходе бесед Александра I со Сперанским, ставшим к этому моменту его бли­жайшим соратникам. Результатом этих бесед явилось «Введение к Уложению государственных законов», написанное Сперанским.

М.Сперанский доказывал необходимость коренных реформ в России закономерностями всемирной, и особенно европейской, истории. Все развитие политической жизни Европы представляло, по его мнению, «переход от феодального правления к республи­канскому», и никто не смог противостоять этому неумолимому процессу.

Тем же самым путем, по мнению Сперанского, шла и Россия. Исходя из положения в государстве, из изменения отношения на­рода к самодержавной власти, из явного упадка ее авторитета, из очевидной невозможности справиться с положением «частными исправлениями», прямо заявляя о «всеобщем неудовольствии», «сильном желании другого порядка вещей», Сперанский делал однозначный вывод: «Настоящая система правления не свойствен­на уже более состоянию общественного духа, и настало время пере-

' Корнилов А.А. Курс истории России XIX века. М., 1993. С. 74.

менить ее и основать новый вещей порядок», что означало ограни­чение самодержавия и создание конституционной монархии.

В основу реформы Сперанский предлагал положить традиционный принцип разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную. С этой целью предлагалось законодательную власть сосредоточить в новом органе — Государственной думе, исполнительную — в министерствах, а судебную отдать Сенату

Определенными гражданскими правами во «Введении» наделя­лись все жители страны, включая крепостных крестьян, а полити­ческими (право избирать и быть избранными) — дворяне и люди среднего состояния на основе имущественного ценза.

Проводить преобразования Сперанский предполагал постепен­но, не сразу открывая весь замысел, но и не затягивая дело.

Похоже, что предложения Сперанского были представлены Александру I и одобрены им. Во всяком случае, 1 января 1810 г. было объявлено о создании нового высшего органа власти — Госу­дарственного совета — и открылось его первое заседание. Однако Государственный совет оказался не тем органом, который предус­матривался проектом Сперанского, предлагавшего сделать Совет связующим звеном между императором и тремя принципиально новыми формами государственной власти — Государственной ду­мой (законодательство), Сенатом (суд) и министерствами (испол­нительная власть). Реально же Государственный совет получил совершенно другую функцию — исключительно законосовещатель­ного органа, все законы должны были проходить через него, но он их не принимал, а только обсуждал, право принятия закона оста­лось за императором. При этом Александр I не склонен был счи­тать себя связанным мнением большинства Совета. Из 242 дел, по которым в 1810—1825 гг. в Государственном совете были разногла­сия, Александр I в 159 случаях утвердил мнение большинства, в 83 случаях — меньшинства (причем в 4 случаях это было мнение одного человека). Естественно, все остальные предложения Спе­ранского остались на бумаге. А Государственный совет скоро был наделен, помимо законосовещательной, судебными и контрольны­ми функциями, наряду с Сенатом. А поскольку законы обсужда­лись еще и в Комитете министров и комиссии законов, то даже упорядочения и разграничения полномочий и функций высших органов власти не произошло, скорее, наоборот.

В марте 1812 г. без всяких объяснений и обвинений Сперанский был отправлен в ссылку и вернулся в Петербург только через 9 лет. С начавшейся вскоре войной работа по составлению проектов преобразований была прекращена, но после заграничных походов эта работа возобновилась. В 1815 г. Александр I даровал конституцию Царству Польскому, а в речи на открытии первого польского сейма в 1818 г. недвусмысленно пообещал со временем распространить конституционное устройство на всю Россию. Эта речь Александра I была очень быстро напечатана в русских газетах, что должно было означать решительность намерений императора. И действительно, вплоть до 1820 г. в Варшаве, в канцелярии Новосильцева, шла ра­бота по написанию конституции для России, основой для которой явилась конституция Царства Польского.

Польская конституционная хартия определяла, что Царство Польское навсегда присоединяется к России, русский император объявлялся польским царем, его власть законодательно ограничи­валась хартией, соблюдать которую император обязывался особой клятвой. В хартии было записано, что «польский народ будет иметь на вечные времена народное представительство», состоящее из двух палат: Сената и палаты депутатов. Члены Сената пожизненно на­значались императором, члены нижней палаты избирались путем прямого голосования. Избирательное право получали все дворяне, достигшие 21 года и обладавшие недвижимостью, и остальные граждане, имевшие недвижимую собственность и уплачивающие за нее налог, кроме польских крестьян, уже тогда лично свободных.

В октябре 1819 г. в Варшаве Александр I рассмотрел и утвердил принципы будущей конституции, известные как «Краткое изложе­ние основ». Многие разделы в этом документе были еще мало раз­работаны, но видна близость к польской хартии 1815 г., и в целом он является типичным образцом конституционных проектов того времени. В нем нашли отражение самые существенные черты ев­ропейского государственного устройства: разделение властей, не­зависимость одной ветви власти от другой, равенство всех граждан перед законом, народное представительство, состоящее из назна­чаемой императором верхней палаты и избираемой нижней, и т.д.

Окончательный вариант конституции России под названием «Государственная уставная грамота Российской империи» был го­тов к осени 1820 г. В этом документе сделано много отступлений назад по отношению к польской хартии и «Краткому изложению основ». Существенно усиливались законодательная власть импера­тора, его вмешательство в судопроизводство. Избиратели теперь определяли только кандидатов в депутаты, из которых император делал окончательное назначение.

И здесь мы видим, что, как и в случае с Сенатом в 1802 г., если Александр I сталкивался с чем-то, что ущемляло привычную бес­контрольность, что ограничивало его возможности действовать по-своему, его самодержавная сущность брала верх над его теоретиче­скими представлениями.

С. Мироненко отмечает, что при всей буржуазности характера «Уставной грамоты» не следует преувеличивать ее последователь­ность и радикальность. В «Уставной грамоте» основополагающий принцип всех европейских конституций того времени — суверени­тет народа, т.е. признание народа источником государственной власти, заменен суверенитетом императорской власти. В статье 12 сказано прямо и недвусмысленно: «Государь есть единственный источник всех в империи властей гражданских, политических, за­конодательных и военных». В этом «Уставная грамота» 1820 г. прин­ципиально отличается даже от польской хартии 1825 г., где нет ни слова о суверенитете монарха. И это не отвлеченный теоретичес­кий вопрос, а принципиально важное положение, которое опреде­лило главный недостаток проекта, идущий из феодального про­шлого, — проникновение императорской самодержавной власти во все сферы государственной жизни, сохранение ее определяющего влияния на все стороны жизни страны. Также сохранялись все дворянские привилегии, а о крепостном праве даже не упомина­лось.

Постепенно Александр 1 терял всякий интерес даже к этому столь урезанному и двойственному проекту конституции России, и на этот раз не было никаких попыток его реализации, и он остался неизвестным в то время. О причинах отказа Александра I даже от мечтаний о реформах речь еще впереди.

Государство в период правления Николая I

Период правления Николая I единодушно считается временем самой глухой реакции, «чугунным» временем. Но, как ни странно, и в это время готовились проекты преобразований, обсуждался в секретных комитетах крестьянский вопрос. Особенно это касается первых лет николаевского царствования. В ходе следствия над де­кабристами перед Николаем I открылась довольно неприглядная картина: тяжелое экономическое положение государства (дефицит бюджета), неэффективность государственного аппарата, коррупция и злоупотребления чиновничества и многое другое. Николай I по­велел сделать выборку из показаний декабристов с предложениями самых необходимых мер для улучшения положения в стране, и она находилась у него в кабинете постоянно. 6 декабря 1826 г. был даже создан Комитет, состоявший из крупных деятелей времен Алек­сандра I (М. Сперанский, князь А. Голицын, граф П. Толстой, И.И.Дибич, Ил. Васильчиков), а делопроизводителями были назначены молодые статс-секретари Д.Н. Блудов и Д.В. Дашков. За­дачами Комитета (который известен как Комитет 6 декабря) были разборки и анализ бумаг Александра I, пересмотр основ и уставов государственного управления и разработка предложении о его со­вершенствовании. Комитет заседал более или менее регулярно до 1832 г., но без каких-либо заметных результатов. Зато в том же 1826 г. (26 июня, в день рождения Николая I) был образован кор­пус жандармов, а через несколько дней все дела тайной полиции были переданы печально знаменитому III отделению император­ской канцелярии. Во главе обоих учреждений был поставлен А. Бенкендорф.

В первые годы царствования Николая I была проведена гранди­озная работа по упорядочению российского законодательства — кодификация законов (задуманная Александром I еще в первый год правления). До этого времени формально продолжало действо­вать Уложение 1649 г., а все последующие законы и указы не изда­вались, не классифицировались, устаревшие не отменялись. По каждому делу приходилось для обоснования судебного решения делать выписки из множества правовых актов, которые иногда составляли несколько сотен страниц. В многочисленных законах трудно было разобраться и понять, как должно решить дело, и это давало богатейшие возможности для злоупотреблений продажных чиновников, чем они беззастенчиво пользовались. Сенатский чи­новник И. Селиванов вспоминал: «При неимении не только Сво­да, но даже простого собрания законов уголовные палаты прово­дили в своих решениях такие законы, которые никогда издаваемы не были... Высочайшие указы по получении подшивались один под другим, и из этого к концу года составлялась книжища страшной толщины, в которой, чтобы отыскать что-нибудь, надо было пере­листать всю книжищу от первого листа до последнего. А так как таких книжищ, чтобы найти что-нибудь, надо было пересмотреть целые десятки, то, право, откажешься от всякой проверки, мах­нешь рукой и скажешь: вероятно, верно, ежели написано»'.

Работа по кодификации была сосредоточена во II отделении императорской канцелярии под руководством М. Сперанского. И это практическое дело крупнейшего составителя проектов реформ было осуществлено блестяще. В результате появились два издания:

Полное собрание законов Российской империи в 47 томах и Свод законов, включавший действовавшие законы, в 15 томах.

' МироненкоС.В. Николай I//Российские самодержцы. 1801—1917. М., 1994. С. 130. (Русская старина. - 1889). Т. 3. С. 630-631.

Бюрократия и самодержцы

Отличительными чертами российской системы управления были раздробленность, разобщенность отраслей управления, отсутствие непосредственной связи между ведомствами, четкого распределе­ния между ними административных функций. Это порождало на­стоящую анархию и делало власть императора единственным фак­тором, приводившим к согласованию различные части управления, единственной силой, которая связывала управленческие институ­ты в систему. Благодаря такой организации управления император имел возможность вмешиваться буквально во все, и на этом осно­вывается распространенная точка зрения о том, что личная воля императора являлась самой влиятельной силой в русском общест­ве, что уже одно упорядочение системы управления, ликвидация в ней анархии, четкое распределение функций между ведомствами автоматически влекли за собой ограничение самодержавия. В зна­чительной степени это верно, но так ли уж самовластен и неогра­ничен в своей воле был российский самодержец? Убийство отца его приближенными было постоянным напоминанием Александ­ру I об ограниченнии на самом деле его власти произволом, инте­ресами и желаниями высших сановников, волокитой и неиспол­нительностью бюрократического аппарата.

Не случайно наиболее крупные проведенные Александром I преобразования были реорганизациями системы государственного управления. Они были направлены на усиление законности в его деятельности и подконтрольности, эффективности и исполнитель­ности. Ибо, подчеркнем еще раз, в осуществлении административ­ных функций чиновники, как правило, исходят прежде всего из собственных интересов, которые не во всем совпадают с интереса­ми центральной власти. И наиболее явными показателями ограни­ченности власти самодержца и наличия корпоративных интересов чиновничества были ложь в донесениях и практика неисполнения указов и предписаний императоров. Хрестоматийным является пример, когда распоряжение Николая I не было выполнено, не­смотря на 23 подтверждения.

«Человек, которому подвластно все, — это ложь, прикрытая короной», — так писал маркиз де Кюстин под впечатлениями сво­его путешествия в Россию в 1839 г. Утверждение, что при обшир­ных просторах государства наилучшей формой правления является самодержавная монархия, — это или циничная ложь, или далеко не невинное заблуждение. Стремление контролировать и управлять всем и вся, вплоть до самых отдаленных окраин, из одного центра может быть реализовано только через направление в провинцию полновластных представителей центра. Николаи I это понимал так, что каждый губернатор должен быть хозяином в губернии, а он, император, хозяином в империи. Но поскольку столичная власть не имеет возможности контролировать деятельность своих полно­мочных представителей на местах, это неизбежно приводит к страшным злоупотреблениям и произволу, к превращению намест­ников в провинциальных деспотов, неподконтрольных ни общест­ву, ни центральной власти.

Наглядной иллюстрацией этому было управление Сибирью и та картина беспредела чиновников, с которой столкнулся М. Сперан­ский, назначенный в 1819 г. сибирским генерал-губернатором. Его предшественником был И.Пестель, который из 13 лет генерал-гу­бернаторства 11 провел в Петербурге. Сперанский к тому времени успел побыть губернатором в Пензе, познакомиться с нравами провинции. Тем не менее уже из Тобольска он писал своему знако­мому: «Чем далее спускаюсь я на дно Сибири, тем более нахожу зла, и зла почти нетерпимого. Измучен жалобами, доносами, ябе­дою, едва нахожу я столько терпения, чтоб окончить дело, мне порученное. Слухи ничего не увеличивали, и дела хуже еще слухов. Есть способы к исправлению, но они предполагают совсем другой образ управления, совсем другой и полный набор чиновников». В Томске было еще хуже, в губернской администрации Сперанский не нашел ни одного чиновника, не бравшего взяток. Ему пришлось дела по взяткам вывести из разряда уголовных и отнести их к граж­данским, распорядившись закрывать их, если взяточники возвра­щали деньги.

Но то, что творилось в Тобольске и Томске, было лишь бледной копией картины злоупотреблений, творившихся в Иркутской гу­бернии. Губернатор Трескин, говоря современным языком, был руководителем целой мафиозно-чиновничьей организации, в ко­торой видную роль играли секретарь губернатора Белявский и три уездных исправника. Готовясь к встрече с новым генерал-губерна­тором, нижнеудинский исправник Лоскутов отобрал у населения своего уезда чернила, бумагу и перья, так как прекрасно понимал неизбежность жалоб на него со стороны обираемых им жителей.

Несмотря на принятые меры, жалобы все-таки были написаны и переданы Сперанскому на самой границе Иркутской губернии двумя стариками («все равно скоро умирать»). Жалобы подавались в присутствии исправника, и старики испытывали подлинный ужас. Они встали перед Сперанским на колени, положили жалобы на непокрытые головы и, когда он взял жалобы, упали на землю, как бы прощаясь с жизнью. Но больше всего нового генерал-губернатора поразило другое. Узнав о жестоком обращении уездного исправника Лоскутова с населением, Сперанский распорядился сейчас же отрешить его от должности и арестовать. И тут старики схватили Сперанского за полу одежды и, испуганно озираясь на исправника, зашептали: «Батюшка, ведь это Лоскутов, что ты это баешь, чтоб тебе за нас худого не было... верно, ты не знаешь Ло­скутова». Для запуганных жителей уезда исправник был едва ли не сильнее не только генерал-губернатора, но и самого российского императора. Воистину, до Бога высоко, а до царя далеко.

Существует три возможных способа установления контроля над бюрократическим аппаратом, налаживания его нормального функ­ционирования и борьбы с коррупцией в нем и его работой на себя, когда его собственные корпоративные интересы берут верх над общегосударственными и общественными.

Во-первых, можно поставить бюрократию под контроль обще­ства через конституцию с разделением властей, выборностью, глас­ностью, свободным общественным мнением, с гарантированными политическими и гражданскими свободами, с узаконенной оппо­зицией и т.д.

Во-вторых, превратить бюрократический аппарат в бессловес­ную машину, исполнителей — в винтиков, действующих по инст­рукции, полностью изгнав самостоятельность в мыслях и поступ­ках.

И в-третьих, установить жесткий репрессивный режим, жесто­ко карать чиновников за любую провинность.

Первый путь возможен и в России. Более того, российское об­щество все увереннее становится на него. Но это длинный и слож­ный путь становления внутренней свободы человека, чувства соб­ственного достоинства в каждом человеке, путь становления личности, прежде всего основанный на экономической независи­мости от государства как можно большего числа членов общества. Нигде и никогда этот путь не осуществлялся путем революции сверху, даже если носитель верховной власти возмечтает о свободах и конституции. Неодолимыми препятствиями станут сопротивле­ние верхушек общества и государства и неготовность и неспособ­ность основной массы населения по указу, в одно мгновение, стать свободной. Третий путь возможен только в чрезвычайных специ­фических условиях, когда у монарха, вождя появляется возмож­ность опереться на определенные слои населения (люмпенов, маргиналов). В России такая ситуация возникнет после 1917 г. и реализуется в полном объеме при Сталине. Но опыт показывает, что добиться таким образом можно в итоге только наиболее полного осуществления второго варианта — вплоть до превращения не только бюрократического аппарата, но и всего общества в меха­низм, покорный воле вождя. А сам по себе второй путь был осуще­ствлен при последних Романовых.

Реформаторские затеи Александра I были однозначно утопиче­скими, легковесными. Для конституционного, правового строя в России первой четверти XIX в. не было ни социально-экономиче­ского, ни политического, ни культурного основания. Не случайно, что и для обоснования необходимости освобождения крестьян ис­пользовались аргументы религиозно-нравственного, а не экономи­ческого типа.

В. Томсинов так характеризовал деятельность Негласного ко­митета (и это определение с полным правом можно распростра­нить на все проекты и на деятельность Александра I и многих по­добных реформаторов вплоть до настоящего времени): «Среди знавших о деятельности комитета не было почти никого, кто бы относился к реформаторству друзей Александра равнодушно, т. е. никак. Почти все относились к нему серьезно. Всерьез верили в то, что образованные на западноевропейский манер, не имеющие ни­какого опыта государственного управления, да и не знающие как следует России молодые люди смогут разработать разумный план планомерного, сознательного преобразования этой огромной, не­объятной умом и сердцем страны, которую в прошлом гнули и ломали, заливали кровью и развращали, перекраивали и перестра­ивали, но которая тем не менее всегда жила и развивалась по-сво­ему — так, как того хотелось ей, а не какому-либо пресловутому вождю — «гению»!»

Странная эта вера отражала дух времени, когда человеческий разум казался могущественнее всего, что есть на свете, — могуще­ственнее даже самой человеческой истории. Легкость, с каковой, опираясь на разум, удалось развенчать прошлое и вконец распра­виться с ним, возбуждала мысль о том, что так же легко можно будет, пользуясь разумными идеями — рецептами, спроектировать и построить будущее. Исторические основы того или иного наро­да, его культурно-национальные особенности считались детскими погремушками, явлениями, не имевшими сколько-нибудь большо­го значения для будущего. Главным казалось найти правильные идеи — принципы устройства будущей политической организа­ции — и составить из них соответствующую схему. Последняя, бу­дучи введена в действие, немедленно и сама по себе даст положи­тельный результат. Идеи, возникшие на западноевропейской почве, мыслились поэтому вполне пригодными для России. А люди, проникнутые ими, долгое время жившие за границей, представлялись серьезными реформаторами»'.

Попутно только заметим, что все сказанное точно так же отно­сится к идеям, выросшим на коммунистической, патриотической или великодержавно-националистической почве, и к людям, эти идеи исповедующим. Дело не в идеях, а в принципиальной невоз­можности перестроить, а тем более построить на пустом месте общество по умозрительной схеме.

Понимание Николаем I роли монарха как хозяина страны и как первого слуги государства (а службу он как военный понимал как основанную на строгой дисциплине и служебной иерархии) в со­четании с его недоверием к обществу и чиновничеству привели к стремлению Николая I выделять из общей бюрократической рути­ны наиболее важные дела и сосредоточивать их в особых отделе­ниях собственной канцелярии под своим непосредственным ру­ководством. Управляющие такими отделениями получали ранг министров. О двух наиболее известных отделениях — кодификаци­онном II и полицейском III — уже говорилось.

Кроме того, для превращения бюрократии в послушный инст­румент императору было необходимо ее обезличить, свести каждо­го чиновника до роли колесика огромной машины, на рычаге уп­равления которой лежит его, императора, рука. А функцию этого рычага должна была исполнять инструкция, издаваемая императо­ром. Чем сильнее разрасталась бюрократия, тем острее ощущалась необходимость замены управления через должностных лиц управ­лением посредством инструкций — замещение в администрации личностей, действовавших по своему усмотрению, безликой мас­сой чиновников, лишь исполнявших инструкции верховной влас­ти. В многочисленных воспоминаниях об эпохе Николая I и в на­учных трудах общими являются фразы о бездарности, бездушии и глупости чиновников. И это не случайно — именно на таких те­перь предъявляла спрос бюрократическая машина. Положение не изменилось и после 1917 г. Не случайно также усиление охрани­тельной тенденции во внутренней и внешней политике российских императоров уже в первой половине XIX в. Ибо если из бюрокра­тического аппарата, из системы управления вообще изгоняются все живые, энергичные, самостоятельные, мыслящие люди, то невоз­можным или, по крайней мере, чрезвычайно затрудненным стано­вится любое развитие, любое движение вперед. Система начинает Работать на сохранение того, что есть. Именно с эпохи Николая I