М.В.ВИШНЯК*
СОЗЫВ И РАЗГОН УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ
<...> К четырем часам физический победитель на улице уже определился. Но мы еще не знали о предрешенности нашей судьбы и тщете наших усилий.
Всей эсеровской фракцией двинулись в зал. В дверях расписались на листах. Зал чисто убран и декорирован. Кресла заново обиты. На покрытых коричневой материей щитах литеры "У. с.". Наша фракция заняла весь центр и правый от председателя сектор. Правее эсеров заняли места трое энэсов и несколько депутатов "национально-буржуазных" групп, левее - наши недавние злополучные товарищи, левые эсеры, из которых многие прошли в Учредительное собрание по общим кандидатским спискам с нами. И, наконец, главные "герои дня", они же и главные враги Учредительного собрания Всея России - большевики. Среди них, как и в нашей среде, несколько женщин: среди эсеров - В.Н.Фигнер, А.Н Слетова, О.А.Матвеевская. У них - А.М.Коллонтай, будущий следователь по политическим делам Е.Ф.Розмирович, будущая чекистка В.Н.Яковлева, левая эсерка М.А.Спиридонова. На эстраде - командующая верхушка и служилые советские люди. Рослый, с цепью на груди, похожий на содержателя бань "жгучий брюнет" Дыбенко, Стеклов, Козловский. В левой от председателя ложе Ленин, сначала прислушивавшийся, а потом безучастно развалившийся то на кресле, то на ступеньках помоста и вскоре совсем исчезнувший.
Ровно в четыре часа из эсеровских рядов поднялся Лордкипанидзе и предложил, чтобы старейший из членов Учредительного собрания открыл собрание, не дожидаясь появления отсутствующих большевиков. "Старейшим" фактически был Е.Е.Лазарев. Но по предварительному соглашению он уступил свое первенство С.П.Швецову. Последний не спеша поднялся на трибуну, сопровождаемый звериным аккомпанементом, который, раз начавшись, уже продолжался непрерывно - с промежутками только на секунды - в течение всех последующих 12 с лишним часов.<...>
Старейший не перестает орудовать председательским звонком и сквозь шум и неистовство объявляет Учредительное собрание открытым. В тот же момент появляются на трибуне, сзади Швецова и рядом с ним, несколько фигур. Секретарь ЦИК и будущий чекист Аванесов вырывает звонок из рук Швецова. Борьба за звонок как бы предвосхищает и символизирует последующую борьбу. Из рук Аванесова звонок переходит к Свердлову, и тот вторично объявляет заседание открытым.
Ленин посылает со своего места за председательским креслом записку во фракцию большевиков. И точно по команде поднимается Степанов-Скворцов и предлагает пропеть Интернационал. Все встают и поют. У левых и правых свои дирижеры. У эсеров - Чернов, сидящий в первом ряду. Время от времени он оборачивается лицом к членам фракции и широкой жестикуляцией силится ее вдохновить и увлечь. Поют, однако, немногие. На обоих флангах нестерпимо фальшивят. Не только поющие вразброд, по фракциям, фальшивят - самый Интернационал в создавшейся обстановке отдает фальшью.
Устами Свердлова большевики предъявили категорическое требование - признать "в корне неправильным, даже с формальной точки зрения, противопоставление себя Советской власти. Власть должна принадлежать целиком и исключительно трудящимся массам и их полномочному правительству - Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов". Задачи же Учредительного собрания "исчерпываются общей разработкой коренных оснований социалистического переустройства общества".
Яснее нельзя было сказать. Обманувшись в расчете: если выборы в Учредительное собрание будут "делать" они, то и большинство в Учредительном собрании будет "ихнее", большевистское, большевики уже приняли решение осуществлять власть, не считаясь с волей Учредительного собрания, без него и, в случае нужды, против него. Но прежде, чем насильственно упразднить Учредительное собрание, Советская власть решила его унизить - предложить добровольно капитулировать, согласиться на превращение в учено-исследовательское учреждение по вопросам социалистического строительства при Совнаркоме.
* * *
Позиции определились. Обстоятельства заставили фракцию с.-р. играть первенствующую и руководящую роль. Это вызывалось численным превосходством фракции. Это вызывалось и тем, что члены Учредительного собрания более умеренного толка, избранные в числе 64, не рискнули, за единичными исключениями, явиться на заседание. Кадеты были официально признаны "врагами народа", а некоторые из них были заключены в тюрьму.
Наша фракция тоже была в известном смысле "обезглавлена". Авксентьев находился по-прежнему в Петропавловской крепости. Отсутствовал и Керенский, на котором по преимуществу сосредоточилась большевистская клевета и ярость. Его искали везде и повсюду, ночью и днем. Он находился в Петрограде, и немало усилий потребовалось, чтобы убедить его отказаться от безумной мысли явиться в Таврический дворец для заявления, что он слагает власть пред законно избранным и полномочным собранием. До безрассудства отважный Гоц все же явился на заседание, несмотря на приказ об аресте за участие в юнкерском восстании. Охраняемый близкими друзьями, он был стеснен даже в передвижении и не мог быть активным. Таково же было положение Руднева, возглавлявшего сломленное сопротивление Москвы большевистскому захвату власти. И В.М.Чернов, намеченный в председатели собрания, тем самым тоже выбывал из числа возможных руководителей фракцией. Не было ни одного лица, которому можно было бы доверить руководство. И фракция доверила свою политическую судьбу и честь коллективу - пятерке: В.В.Рудневу, М.Я.Гендельману, Е.М.Тимофееву, И.Н.Коварскому и А.Б.Ельяшевичу.<...>
Кандидатуре Чернова в председатели была противопоставлена кандидатура Спиридоновой. При баллотировке Чернов получил 244 белых шара против 151 "черняка". По объявлении результатов Чернов занял монументальное кресло председателя на эстраде, возвышавшееся над ораторской трибуной. Между ним и залом образовалось большое расстояние. И приветственная, основоположная речь председателя не только не преодолела образовавшегося "мертвого пространства" - она даже увеличила расстояние, отделявшее его от собрания. В наиболее "ударных" местах речи Чернова по правому сектору пробегал явный холодок. Речь вызвала неудовлетворенность у руководителей фракции и простодушное непонимание этой неудовлетворенности со стороны самого оратора.<...>
Долгие и томительные часы прошли прежде, чем собрание освободилось от тормозивших его работу враждебных фракций. Давно уже зажглось электричество. Напряженная атмосфера военного лагеря нарастала и точно искала для себя выхода. Со своего кресла секретаря на трибуне я видел, как вооруженные люди после ухода большевиков все чаще стали вскидывать винтовки и брать "на пушку" находящихся на трибуне или сидящих в зале. Отсвечивавшая лысина О.С.Минора представляла собой привлекательную мишень для коротавших время солдат и матросов. Ружья и револьверы грозили ежеминутно "сами" разрядиться, ручные бомбы и гранаты "сами" взорваться.<...>
Спустившись с помоста, я пошел взглянуть, что делается на хорах. В полукруглом зале по углам сложены гранаты и патронные сумки, составлены ружья. Не зал, а становище. Учредительное собрание не окружено врагами, оно во вражеском лагере, в самом логовище зверя. Отдельные группы продолжают "митинговать", спорить. Кое-кто из депутатов пытается убедить солдат в правоте собрания и преступности большевиков. Проносится:
- И Ленину пуля, если обманет!
Комната, отведенная для нашей фракции, уже захвачена матросами. Из комендатуры услужливо сообщают, что она не гарантирует неприкосновенности депутатов, - их могут расстрелять и в самом заседании. Тоска и скорбь отягчаются от сознания полного бессилия. Жертвенная готовность не находит для себя выхода. Что делают, пусть бы делали скорей!
В зале заседания матросы и красноармейцы уже окончательно перестали стесняться. Прыгают через барьеры лож, щелкают на ходу затворами винтовок, вихрем проносятся на хоры. Из фракции большевиков покинули Таврический дворец лишь более видные. Менее известные лишь переместились с делегатских кресел на хоры и в проходы зала и оттуда наблюдают и подают реплики. Публика на хорах в тревоге, почти в панике. Депутаты на местах неподвижны, трагически безмолвны. Мы изолированы от мира, как изолирован Таврический дворец от Петрограда и Петроград от России. Кругом шумят, а мы точно в пустыне отданы на волю торжествующего врага, чтобы за народ и за Россию испить горькую чашу.
Передают, что к Таврическому дворцу высланы кареты и автомобили для увоза арестуемых. В этом было даже нечто успокоительное - все-таки некоторая определенность. Кое-кто начинает спешно уничтожать компрометирующие документы. Кое-что передаем нашим близким - в публике и в ложе журналистов. Среди документов передали и "Отчет Всероссийскому Учредительному собранию членов Временного правительства", находившихся на свободе. Тюремные кареты, однако, не приезжают. Новый слух - будет выключено электричество. Через несколько минут А.Н.Слетова добыла уже десятки свечей.
...Был пятый час утра. Оглашали и вотировали заготовленный закон о земле. На трибуну поднялся неизвестный матрос - один из многих, слонявшихся весь день и ночь в кулуарах и проходах. Приблизившись к креслу председателя, занятого процедурой голосования, матрос постоял некоторое время как бы в раздумье и, видя, что на него не обращают внимания, решил, что настал час "войти в историю". Обладатель прославленного отныне имени, Железняков, тронул председателя за рукав и заявил, что, согласно полученной им от комиссара (Дыбенки) инструкции, присутствующие должны покинуть зал.
Началось препирательство между В.М.Черновым, настаивавшим на том, что "Учредительное собрание может разойтись лишь в том случае, если будет употреблена сила", и "гражданином матросом", требовавшим, чтобы "немедленно покинули зал заседания". Реальная сила, увы, была на стороне анархиста-коммуниста, и верх одержал не Виктор Чернов, а Анатолий Железняков.
Быстро заслушиваем ряд внеочередных заявлений и, в порядке спешности, принимаем десять первых статей основного закона о земле, обращение к союзным державам, отвергающее сепаратные переговоры с центральными державами, и постановление о федеративном устройстве российской демократической республики. В 4 часа 40 мин. утра первое заседание Всероссийского Учредительного собрания закрывается. <...>
Вишняк М. Созыв и разгон Учредительного собрания // Октябрьский переворот. Революция 1917 года глазами ее руководителей. Воспоминания русских политиков и комментарий западного историка. М., 1991. С. 336 - 347.
