Ю.А. ПОЛЯКОВ
УЧРЕДИТЕЛЬНОЕ СОБРАНИЕ: 80 ЛЕТ СПУСТЯ.
<...> В литературе преобладают данные, идущие еще от Святицкого [1] и закрепленные в статье Ленина "Выборы в Учредительное собрание и диктатура пролетариата" (декабрь 1919 года). В других книгах упоминаются данные, полученные в 60-е годы, но соотношение политических сил определяется, как и в 1919-м, по 54 округам. Протасов в упомянутой книге [2] приводит свои, более полные подсчеты.
Напомню имеющиеся данные с указанием разночтений.
Наибольшее количество голосов получили эсеры (правые и левые, баллотировавшиеся по единым спискам) - от 39,5 (по Протасову)[3] до 58% (включая украинских, мусульманских и других эсеров). Большевики получили от 22,5 (по Протасову) до 25%. Серьезная неудача сопутствовала меньшевикам. Они получили от 3,2 (по Протасову) до 4% (также включая различные национальные группы). Кадеты и другие консервативные партии и группы - примерно 13%.
Затруднителен подсчет голосов, поданных за партии, выступавшие с национальными (нерусскими) лозунгами. Среди них были непосредственно национальные списки. Но значительную часть голосов получили украинские, татарские, грузинские и другие эсеры, меньшевики, проходившие по партийным спискам.
Итоги выборов, повторю, дают основания для множества оценок, наблюдений и заключений. Но основными мне представляются три вывода.
Прежде всего, это подавляющее преимущество социалистических партий и групп.
Если эсеры и меньшевики получили более 60%, а большевики - до 25%, то одно это обстоятельство говорит о колоссальной поддержке социалистистической идеи. Протасов считает, что "разнородные социалистические списки, принадлежавшие главным образом национальным партиям неонароднического и социал-демократического толка", получили 14,5%.
Учитывая (с оговорками и ограничителями) это обстоятельство, мы получаем отнюдь не новый, но имеющий непреходящее историческое значение вывод: Россия в 1917 году сделала социалистический выбор, и его противники составили ничтожное меньшинство.
На протяжении десятилетий в советской литературе подчеркивалась контрреволюционная роль меньшевиков и эсеров, их социалистические взгляды замалчивались. Конечно, между большевиками, с одной стороны, и меньшевиками и эсерами - с другой, имелись существенные противоречия, перешедшие в открытое противостояние, в непримиримую борьбу. Об этом будет сказано далее. Но, встав на почву историзма и попытавшись понять менталитет большинства россиян в конце 1917 года, мы без труда убедимся в ряде простых истин. Во-первых, десятки миллионов человек, пришедших 12 (25) ноября в городах и селах к избирательным участкам, не так уж отчетливо разбирались в различиях между социал-демократами большевиками, социал-демократами меньшевиками, социалистами-революционерами. Но слова "социальный", "социалистический" большинство людей понимало отлично. Эти слова отражали их стремление к социальной справедливости, отрицание старого строя и желание бороться за новое общество.
Пусть эти стремления и чаяния носили неопределенный, туманный, противоречивый, во многом утопический характер, но голосование показало их поразительную массовость и силу. <...>
В-третьих, итоги выборов убедительно показали справедливость старой истины, особенно важной для России и проявившейся со всей наглядностью в ее истории XX века. Эта истина именно на примере выборов в Учредительное собрание сформулирована в широко известном постулате об определяющем значении "подавляющего перевеса сил в решающий момент в решающих пунктах".
Большевики, получив на выборах в целом по России меньшинство голосов, выиграли огромное большинство в обеих столицах, на двух ближайших к столицам фронтах (Северном и Западном) и на Балтийском флоте. Они лидировали по числу полученных голосов по армии (в совокупном подсчете по всем фронтам и тыловым гарнизонам), по городскому населению в целом, а также в при столичных округах (Московском и Петроградском) и в ряде стратегически важных центров Европейской России (Владимирском, Калужском, Смоленском, Тверском и других округах).
Таким образом, большевики имели не только решающий перевес сил в решающих пунктах, но и серьезную опору среди наиболее активных слоев и групп населения (горожане и солдаты). Взятие власти в Питере, будучи актом насильственным, не может в то же время считаться заговором, авантюрой, лишенной широкой поддержки. Эта поддержка оказалась более активной и эффективной, чем у эсеров, и позволила (наряду с другими факторами) Советской власти довольно быстро укрепиться в центре и распространиться в большинстве регионов страны. За несколько недель, прошедших со времени выборов (середина ноября) до созыва Собрания (5 января), обстановка в России изменилась существенным образом. Изменилась в пользу большевиков, в пользу Советов.
Знамя контрреволюции или светоч демократии?
Выборы, созыв и роспуск Собрания являлись и являются со времени самих событий предметом ожесточенного идеологом - политического противостояния. Особенно острым был и остается роспуск (или, как чаще всего пишется и говорится, "разгон") Собрания.
Для многих политических деятелей и историков именно разгон Собрания стал поворотным пунктом: по их мнению, как раз с этого дня (вернее, с этой ночи) Советская власть покончила с революционной демократией и превратилась в откровенную диктатуру.
Наряду с участниками событий одним из первых это сформулировал К.Каутский [4], что вызвало необыкновенно резкую (даже по сравнению с обычной ленинской резкой полемической тональностью) ответную реакцию Ленина.
Гвоздем тогдашней полемики вокруг Учредительного собрания был вопрос о соотношении пролетарской и буржуазной демократии.
События революции, Гражданской войны и последующие десятилетия показали, что дело не в названиях, а в жизненных реалиях, не в форме, а в сути, не в соотношении терминов, а в соотношении сил, в конкретном наполнении названий социально-политическим содержанием. Иной парламент, будучи по форме буржуазно-демократическим учреждением, может принимать самые радикальные революционные решения. В то же время Советы, призванные отражать непосредственные интересы народа, не раз вели антинародную линию, когда в них господствующие позиции оказывались в руках реакционеров (вспомним, сколь опасным для революции был лозунг "Советы без коммунистов").
Именно конкретная обстановка определяла отношение политических партий к Учредительному собранию. Менялась обстановка - менялось отношение. Обстановка продиктовала контрреволюции тактику использования Учредительного собрания в качестве инструмента антисоветской борьбы. Поэтому Советская власть, руководители большевиков и левых эсеров в государственных документах, выступлениях, статьях квалифицировали Собрание как прикрытие буржуазной контрреволюции. В свою очередь, депутаты Собрания - эсеры квалифицировали его разгон как "преступное насилие".
Каким же видится оценка этого акта через 80 лет? Собрание, как отмечалось выше, несмотря на абсентеизм и многочисленные нарушения процедуры голосования, было юридически правомочным. Поэтому его роспуск реальной властью можно оценить как акт, противоречащий принятым в мировой практике демократическим нормам. Сейчас не представляется убедительным положение о противопоставлении общенациональных учреждений классовым, содержащееся в Декрете ЦИК о роспуске Учредительного собрания.
Однако во время революции формально-правовые принципы приобретают иное значение и проблема легитимности, вообще непростая, становится совсем противоречивой и неясной. С этой точки зрения и сама Февральская революция, безусловно, поддержанная подавляющим большинством народа, формально не имела ничего общего с правовыми принципами, являясь вооруженным, насильственным выступлением масс против существовавшего легитимного строя.
Создание Временного правительства, несмотря на формальные различные ухищрения, тоже не было легитимным актом. Если хронологически забежать вперед и заглянуть в события Гражданской войны, можно со всей определенностью и ясностью увидеть, что правительства А.Деникина, А.Колчака, Л.Юденича и других руководителей белого движения не имели и тени легитимности. А ведь Колчак, к примеру, официально носил титул не больше не меньше как "верховного правителя России".
Поэтому действия эсеровского большинства Учредительного собрания, выступившего против Советской власти, и действия власти, разогнавшей Собрание, были по существу адекватной реакцией на сложившуюся обстановку, соответствовали духу и требованиям времени. Руководствуясь принципом историзма, мы вынуждены это признать.
Во всех без исключения книгах и статьях говорится, разумеется, о Советской власти, которой противопоставило себя Учредительное собрание. Но ни советские авторы, следуя ленинской идее принципиального противопоставления буржуазной демократии пролетарской, ни их противники, с ненавистью клеймившие Советы, ни современные публицисты, вообще забывшие о существовании Советов, не отметили одно важнейшее обстоятельство. Советы выглядят под перьями иных современных авторов как нечто неясное, выдуманное не то Лениным, не то Троцким, не то академиком Минцем [5].
На деле Советы были не только исторической реальностью, важнейшим фактором общественно-политической и государственной жизни, но и олицетворяли фактически представительную систему, особую, своеобразную, тем не менее, именно представительную, рожденную в недрах народа.
Уникальность положения в России в том и заключалась, что на переломном этапе революции возникли две репрезентативные системы - Учредительное собрание и Советы.
Советы существовали повсеместно, на разных уровнях, в том числе и в общероссийском масштабе. Был. Второй Всероссийский съезд Советов, провозгласивший Советскую власть, был. Третий Всероссийский съезд, собравшийся в январе 1918 года, через 5 дней после роспуска Учредительного собрания, и вобравший в себя делегатов Всероссийского крестьянского съезда.
Быть может, обе эти системы смогли бы сосуществовать. Быть может, объединение Советов и Собрания дало бы положительные результаты. Быть может, это стало бы идеальным вариантом. Гадать бессмысленно. Исходя из фактов, мы можем констатировать: Советы в январе 1918 года имели перевес над Собранием - политический, силовой, в известной степени моральный. Советы имели преимущества, имели реальный шанс одержать победу. Они этим преимуществом воспользовались, и свой шанс не упустили.
История существования Учредительного собрания поразительно коротка. Но эта история имеет более длительное и удивительное послесловие.
Та же логика антисоветской борьбы, которая торопила с созывом Собрания, продиктовала использование его осколков. В белом лагере надеялись, что разъехавшиеся по местам депутаты сыграют роль раскиданного в сухом лесу костра - породят очаги новых пожаров. Группа депутатов взяла власть в Самаре, образовав Комитет членов Учредительного собрания (Комуч). Затем часть этой группы оказалась в Уфе, потом в Омске.
В 1918 году контрреволюция еще считала целесообразным применение демократических декораций, и престиж Учредительного собрания эксплуатировался вовсю.
Красные банты, которые большинство граждан России нацепило на грудь в феврале-марте 1917 года, еще не потеряли своей привлекательности. Демократии Советов невозможно было противопоставлять царский скипетр и генеральские погоны. Разогнанное Собрание перестало быть антисоветским тараном, но стало своеобразным "скелетом в шкафу" - им пугали, но всерьез его не принимали. К концу 1918 года обстановка изменилась, демократические лозунги послужили плохим прикрытием антисоветской деятельности, и контрреволюция в разгоравшейся Гражданской войне сочла необходимым перейти к открытой военной диктатуре. Поэтому Колчак покончил с остатками Учредительного собрания, осуществив в Омске 18 ноября 1918 года военный переворот.
Один из самых удивительных исторических парадоксов: противниками Учредительного собрания оказались непримиримые враги - Ленин и Колчак.
Этот парадокс подводит к главному выводу об историческом значении Учредительного собрания. Его судьба была продолжением и логическим завершением рожденной в февральской долгожданно- неожиданной буре российской демократии. Эта демократия оказалась говорливой, но слабой, бесшабашной, беспомощной. Не решив насущных вопросов, волновавших народ, способствуя тем самым его радикализации, развязав анархические страсти, национальный сепаратизм, она была атакована и слева, и справа. Главной базой этой демократии были меньшевики и эсеры. Они считали себя "третьей силой", той золотой серединой между правыми и левыми радикалами, которая обеспечит "нормальное", эволюционное движение страны к цивилизованному строю. Но жизнь уже в 1917 году показала иллюзорность этой столь заманчивой и красивой схемы. Невозможность ее практического осуществления привела вначале к корниловскому мятежу, победа которого означала бы торжество реакционной генеральской диктатуры, а затем к установлению Советской власти - в форме пролетарской диктатуры.
Учредительное собрание стало хилым порождением хилой после февральской демократии, заложницей "третьей силы". Вера в "третью силу", продемонстрированная во время выборов, развеивалась. Стоять между баррикадами, когда с обеих сторон уже раздались первые выстрелы, невозможно.
Бесчисленные суждения о том, можно ли было сохранить единство революционного лагеря и как это можно было сделать, лишены основания. "Третья сила" хотела остаться силой (хоть "третьей", но решающей). А большевики, взяв власть, не хотели ею делиться. История знает не так много случаев, когда властью делятся. Большевики не желали и коалиции, опасаясь, что коалиция повернет вправо, оттолкнув становившиеся все более радикальными массы.
В исторической литературе советских лет "третья сила" трактуется как контрреволюционная. В эмигрантской и консервативной западной литературе она третируется как социалистическая. Но она была влекома течением. То одну, то другую часть прибивало то к левому, то к правому берегу. Попытки провести самостоятельную демократическую линию неизбежно терпели крах. Есть множество свидетельств самих эсеровских лидеров о том, что в учредиловской Самаре власть Комуча "была твердой... жестокой и страшной... на нас много крови". "Красная Самара" совершала "гибельную эволюцию" "в сторону... господства разнузданной реакционной военщины".
Исторической трагедией глобального масштаба стало то, что поборники прогрессивной идеи - борьбы против угнетения, эксплуатации, за социальную справедливость - превратились из соратников в оппонентов, затем в противников, а, в конце концов - во врагов.
Всемирная история дает тому множество примеров, российская революция - самый масштабный образец.
В октябре 1917 года социал-демократы большевики свергали правительство, смешанное по составу, но буржуазное по существу. В январе 1918 года они разгоняли Собрание социалистическое как по составу, так и по существу.
Казалось бы, чего проще и разумнее найти компромисс между недавними соратниками в борьбе против самодержавия, против буржуазии и помещиков (а компромисс между революцией и контрреволюцией, Ленина и Троцкого с Колчаком и Деникиным был, безусловно, невозможен). Но нет - сторонники социализма не находили общего языка, напоминая "глухонемых демоном" из стихотворения Ф.Тютчева ("Как демоны глухонемые ведут беседу меж собой").
Конечно, единство социалистов во время революции, в том числе в Учредительном собрании, создало бы идеальную ситуацию. Умеренные большевики, выступавшие во время викжелевского кризиса и в связи с Учредительным собранием, кажутся мудрыми и дальновидными. Однако никто сейчас не может определить степень реальности коалиции. Недолговечность коалиции даже с левыми эсерами показала обоснованность опасений тех, кто не верил призывам к единству, согласию, обоюдным уверениям и заверениям, а смотрел в глаза реалиям. Все острее сказывались старые теоретические и организационные разногласия, стремления учесть и отразить интересы различных классов и страт общества, разные оценки современного положения, разные стратегические и тактические представления о путях дальнейшего развития страны.
Стремление к власти, переплетенное с властебоязнью в переломное время, старые обиды и новые столкновения, амбиции лидеров, их соперничество - как много объективных и субъективных причин объясняют взаимную, оказавшуюся непреодолимой, рознь в стане приверженцев социалистической идеи! Как много было и будет ожесточенных споров и оценок по этим проблемам, вобравшим политику, экономику, психологию. Давно сказано, что легче завоевать свободу, чем научиться пользоваться ею. История российской революции, и Учредительного собрания в том числе, демонстрирует эту мысль со всей наглядностью.
Свободная мысль. 1998. N 3. С. 65 - 70.
Примечания:
1. Н.В.Святицкий - эсер, секретарь Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссии, созданной Временным правительством. В 1918 г. Святицкий опубликовал статью "Итоги выборов во Всероссийское Учредительное собрание", которую высоко оценил В.И.Ленин.
2. Л.Г.Протасов. Всероссийское Учредительное собрание. История рождения и гибели. М., 1997.
3. Ю.А.Поляков в своей статье приводит цифру 50,5% голосов, полученных эсерами со ссылкой на Протасова. Это очевидная опечатка, ибо Протасов на самом деле указал 39,5%.
4. К.Каутский (1854 - 1938 гг.) - один из лидеров и теоретиков германской социал-демократии и II Интернационала, в годы первой мировой войны встал на путь ревизионизма марксистской доктрины, негативно оценивал Октябрьскую революцию и деятельность большевистской партии.
5. И.И.Минц (1896 - 1991 гг.) - советский историк, академик АН СССР, ведущий специалист по истории Октябрьской социалистической революции.
